Фанаты. Счастья хватит на всех - Юлия Волкодав

Над удачной шуткой коллеги смеялся весь ряд. Сашка умчалась домой с горящими ушами. Зато ей пришла в голову неожиданная мысль.

Она помнила, что старые пластинки хранились где-то на антресолях. Сашка не поленилась приволочь из кухни табуретку, залезть. Долго пыталась подцепить кончиком швабры слишком далеко задвинутый чемодан, оказавшийся, к тому же, весьма тяжёлым. Чуть не слетела вместе с ним, почти час возилась с проржавевшим замком. Но нашла то, что искала! Среди пожелтевших конвертов с Жанной Бичевской и Вилли Токаревым она обнаружила одну-единственную пластинку Туманова. Судя по отсутствию царапин, её никто никогда не слушал.

Проигрыватель тоже был на антресолях, и даже работал! Шипел, плевался, то и дело норовил заесть, но работал! И Сашка слушала песни про Волгу, про весёлых комсомольцев и про отважных геологов. Правда, если бы не фотография на обложке, она никогда бы не поверила, что пел Туманов. Голос совсем другой, без мёда, без магии, без обволакивающих интонаций. Просто голос. Звонкий, громкий, весёлый. Но – обычный. И всё-таки она нашла его записи!

Потом у неё появились и кассеты – Аделька во время очередного вояжа в Москву заглянула на легендарную Горбушку, где можно было найти не то, что Туманова, а ещё какого-нибудь дореволюционного певца. Привезла заветную коробочку с новым, самым последним альбомом. Туманов на фотографии стоял, скрестив руки на груди, смотрел с прищуром. Сашка тогда впервые обратила внимание, какие у него потрясающие, почти синие глаза. Сборник назывался «Тебе, моя любовь». И песни на нём были совсем не про комсомольцев. Зато голос тот самый, с мёдом. Кассета поселилась в плеере, а подкассетник с фотографией в школьном рюкзаке Сашки, став и талисманом, и самой охраняемой её тайной.

***

Ну что же вы не пьёте кофе? Остывает. А, заслушались. Вижу, вижу, что вам интересно. Да и кофе вам лучше не пить, у вас давление повышенное. Гипертоник, наверное? Нет-нет, ну что вы, я не врач. Я же говорила, я заканчивала юридический. Уголовно-правовая специализация, так что если медициной и занималась, то исключительно судебной, в институте. Огнестрелы, колото-режущие, удушения, изнасилования. У нас такой весёлый преподаватель был, при любой возможности таскал нас в морг. Хотя для юриста это не обязательно. Но нам нравилось! Романтика профессии, настоящее дело, реальные трупы, а не картинки в учебниках.

Откуда про давление узнала? Так у вас зрачки расширены. И вы замялись, когда заказывали напитки. Наблюдательность? Безусловно! Причём ставшая привычкой. Нам приходилось быть чрезвычайно наблюдательными, чтобы знать о Туманове больше, чем предлагали газеты и телевидение. А Интернета тогда ещё и не было, по крайней мере, он ещё не стал общедоступным. Мы копили деньги, покупали какие-то карточки для выхода в Сеть на час или на два. Сейчас даже представить сложно, да? Сначала долго и упорно соединяешься, слушая пиликанье модема, потом с черепашьей скоростью открывается главная страница Яндекса. Одним пальцем вбиваешь заветные слова «Всеволод Туманов» в надежде узнать о нём что-то новое. А потом оказывается, что там те же газеты, только в электронке.

Дальше стало проще, конечно. Безлимитный доступ, высокая скорость, социальные сети. О, это был огромный подарок всем поклонникам и большое несчастье для артистов. Представьте, где бы ты ни появился, тебя не просто узнают, а ещё и сфотографируют, видео запишут, а потом выложат где-нибудь Вконтакте или Инстаграме с указанием времени и места съёмки. Никакой приватности! И если раньше мы наблюдали Всеволода Алексеевича только в том виде, в котором он сам хотел предстать перед журналистами и телекамерами, то благодаря социальным сетям мы могли посмотреть и как он ест бутерброд где-нибудь в буфете Шереметьево, и как дремлет в кресле самолёта, и как ругается со звукорежиссёром на саунд-чеке перед концертом. И знаете, я не уверена, что это благо. Иные снимки я предпочла бы не видеть. Но к тому моменту он уже начал стареть, и мы радовались просто тому, что он куда-то полетел, где-то выступает, значит, жив и в достаточной степени здоров, чтобы работать.

А привычка наблюдать осталась ещё с тех времён, доинтернетовских, когда информации было катастрофически мало. По глазам, по жестам, по тому, как стоит, как ходит, как нагнулся за цветами, мы могли понять гораздо больше, чем по самому подробному интервью. В интервью он ведь не расскажет, что влюблён в очередную юную нимфу, что устал после двухнедельных гастролей, поругался с женой, или что у него болит выбитая тогда в автоаварии коленка. Где-то ошибались, конечно, по-разному трактовали одни и те же картинки. Нюра, например, всегда, любое событие воспринимала в положительном ключе. Из-за чего мы с ней ругались, нас с Сашкой больше в драму тянуло, а её вечный оптимизм раздражал. Особенно, когда Туманов начал болеть. Торчим на саунд-чеке, смотрим, как он репетирует. Ну видно же, что никакой: то и дело присесть норовит, срывается на всех музыкантов по очереди, пот со лба утирает. А Нюра всех убеждает, что он в отлично форме, что концерт пройдёт просто прекрасно, что надо верить в хорошее.

Но о Нюре потом. Вернёмся пока к Сашке…

***

Она привыкала к Туманову постепенно. Поначалу он был просто увлечением – любимым исполнителем, красивым мужчиной, на которого приятно смотреть. Наличие кумира само по себе делало жизнь интереснее, разнообразнее. Новые цели: найти редкую запись, дождаться его выхода в телевизионном концерте, вырезать фотографию из газеты и аккуратно подклеить в альбомчик. Туманов был Сашкиным хобби, таким же, как коллекционирование марок у пионеров из её любимых книжек.

У неё появились новые знакомства. Тётя Маша, торговавшая журналами в киоске возле школы, теперь оставляла ей газету, если в ней попадалось интервью Всеволода Алексеевича. Тёте Маше не жалко, она всё равно пролистывает все издания про шоу-бизнес. А Сашке огромная помощь! Поначалу она пыталась скупать все музыкальные издания еженедельно, но денег катастрофически не хватало. Так что тётя Маша экономила ей бюджет и нервы – больше не надо было бояться что-нибудь о Туманове пропустить.

Сашку только расстраивало, что огромный пласт материалов о Всеволоде Алексеевиче она в любом случае уже пропустила. На тот момент он стоял на сцене лет тридцать. Страшно представить, сколько за это время о нём всего понаписали! Особенно волновали Сашку интервью доперестроечного времени. Она подозревала, что советская журналистика отличается от новой российской так же, как и литература. Сейчас корреспонденты чаще спрашивали Туманова, какой сорт алкоголя он предпочитает и одежду какой марки носит, на какой машине ездит и сколько комнат у него в доме. Про творчество говорили редко и как бы между делом.

Решение проблемы пришло внезапно, когда Сашка поехала с мамой в санаторий. Всё началось с грандиозного скандала. У отца сломалась машина, вышла из строя какая-то редкая деталь, и новую надо было ждать из-за границы. В рейс он отправляться не мог, так что целыми днями лежал перед телевизором и смотрел футбол. Как раз шёл чемпионат мира, и матчи транслировали постоянно. Сашка только успевала выносить бутылки из-под пива (которые меняла в пункте приёма стеклотары недалеко от дома – какая-никакая, а копейка). К вечеру отец доходил до кондиции и отправлялся на кухню, запивать очередное поражение нашей сборной первачком собственного производства – месяц назад он привёз из рейса кустарный самогонный аппарат, долго разглагольствовал о том, что домашний, натуральный продукт гораздо полезнее магазинного дерьма, и теперь в доме постоянно пахло сивухой. Но это ерунда, гораздо хуже было, когда отец готовил сырьё для перегона – на неделю замочил в ванне пшеницу, так что никто не мог принять душ, да и просто зайти в санузел.

Словом, отец пил, и Сашка старалась как можно быстрее прошмыгнуть в свою комнату, закрыть дверь и не вылезать без лишней необходимости. Но в один из вечеров доносящиеся из кухни крики стали перекрывать даже поющего в наушниках Всеволода Алексеевича, и Сашке пришлось отложить плеер и выглянуть из укрытия. Кричала мама, закатывая редкую, но показательную истерику с заламыванием рук и стенаниями о загубленной жизни. Отец угрюмо молчал и смотрел только на наполненный стакан, стоящий перед ним.

– Вся жизнь проходит мимо! Маринка летала в Тунис! Светка купила кожаное пальто! А Наташкин муж строит дачу в Подмосковье! Дачу, Коля!

– Так ты чего хочешь, в Тунис или дачу? – мрачно уточнял отец.

Что интересно, он выглядел совершенно трезвым. Вот это поражало Сашку больше всего – чем сильнее он пил, тем медленнее пьянел. Она даже не могла понять по его лицу, сколько сегодня уже принято и стоит ли подходить к отцу близко. Несколько раз попадалась: считая его трезвым, откликалась на зов, садилась рядом, отвечала на вопросы о школе, показывала по его требованию дневник. Свою ошибку понимала слишком поздно. Выпившего отца тянуло на философию, он находил в дневнике недостойную, по его мнению, оценку, и начинал распекать дочь, вспоминая, что сам учился гораздо лучше. «Дворником станешь! – кричал он, потрясая дневником. – И замуж тебя никто не возьмёт! Мало того, что страшная, так ещё и дура!». Сашка и так знала, что не красавица, да и замуж не собиралась. Больно надо! Насмотрелась она на счастливую семейную жизнь родителей, спасибо. Но всё равно было обидно.